Проблемы российских тюрем: рецидив преступлений и социализация освобождённых в общество

Read Time:8 Minute, 2 Second

По данным Министерства юстиции на 2023 год, сейчас в российских тюрьмах находится 266 тысяч заключенных. Согласно отчету министра юстиции, Константина Чуйченко Владимиру Путину в 2022 году, ежегодно из мест лишения свободы выпускаются 100 тысяч человек, но 44 процента из этого числа повторно совершают преступления и возвращаются в тюрьмы. Причиной этого, по словам Чуйченко, является неумение освобожденных жить на свободе: у них нет средств к существованию, они не имеют работы, и они не получают должной помощи от государства. В то время как в Европе, в частности в Скандинавских странах, процент осужденных, находящихся в тюрьмах, в разы меньше. В Норвегии, например, по данным 2021 года на 100 тысяч населения приходилось всего 54 заключенных. Статистика рецидива и того меньше.

Как работать над политикой социализации осужденных? Чем опыт России отличается от европейского опыта тюремных систем? Об этом мы и поговорили с кандидатом юридических наук, доцентом кафедры судебной власти, гражданского общества и правоохранительной деятельности РУДН Денисом Андреевичем Добряковым.

Какая страна, по Вашему мнению, проводит наиболее успешную политику социализации осуждённых и освобождённых? Каким образом данная страна достигла успехов в помощи осужденным?

— Оценку эффективности социализации осуждённых и лиц, освобождённых после отбывания наказания, можно провести, в первую очередь, по показателям рецидивной преступности. Это формальный, но в то же время и наиболее точный критерий. В России этот показатель в 2022 году составил около 38 % (т.е. из 578 751 осуждённых по всем составам преступлений 222 974 оказались ранее судимыми и имели не снятые судимости). В других странах ситуация может варьироваться – если судить в среднем и, что называется, навскидку, государствах Западной Европы он ниже, в Скандинавии, Японии и, например, Новой Зеландии – ещё ниже, а во всех остальных странах примерно такой же или даже выше. Есть, правда, нюансы, связанные с латентной преступностью (освобождённый после отбытия наказания преступник может не попасть в статистику рецидива за счёт повышения собственных преступных же навыков, т.е. более эффективного уклонения от ответственности) и особенностями статистического учёта, но и без них всё достаточно наглядно.

Можно ли из этого сделать вывод об эффективности политики государств со сравнительно низким уровнем рецидивной преступности в части работы с осуждёнными и освобождаемыми лицами? Можно. Существуют различные программы обучения, трудовой адаптации, социальной реабилитации и постпенитенциарного контроля в отношении осуждённых. В целом, наиболее эффективные подходы сводятся к широкому привлечению негосударственных институтов (благотворительных организаций, общин и тому подобное) к работе с осуждёнными, а также предоставлением им поддержки для устройства жизни после освобождения (нередко они оказываются лишены имевшейся у них недвижимости, не говоря уже о работе и накоплениях – значительная доля средств идёт на возмещение вреда, причинённого преступлением и прочие расходы).

Внимания заслуживают также и программы профессиональной подготовки и труда осуждённых на работах или производственных мощностях организаций, не входящих в уголовно-исполнительную систему. Нередко такие организации заключают трудовые договоры с освобождающимися осуждёнными, зарекомендовавшими себя с положительной стороны во время отбывания наказания.

Возвращаясь к вопросу – отдельную страну я выделить не считаю возможным, но рекомендую присмотреться к Финляндии, скандинавским странам, Новой Зеландии и Японии.

Почему организации труда заключённых недостаточно для их социализации?

— Потому, что важны также обучение (как профессиональная подготовка, так и получение образования), воспитательная работа и организация созидательного досуга. Труд сам по себе важен, но и он бывает разным – многое зависит от качества такого труда, его направленности. Раньше (ещё в 18-19 веках) труд был способом измотать осуждённого в целях препятствования его антиобщественной деятельности и снижения вероятности побега. Осуждённого могли заставить переносить пушечные ядра из одного угла тюремного двора в другой – и так весь день в несколько смен. Либо же и вовсе вращать рычаг, вмонтированный в короб с песком – каждый поворот требовал усилия для проворачивания лопатки, прикреплённой к рычагу и помещённой в песок. Причём такой труд приводил лишь к измождению, но не к социализации.

Поэтому важно, чтобы труд был полезным – не только для УИС, но и для самого осуждённого, чтобы он мог использовать полученный опыт после освобождения.

Почему труд, как досуг наиболее эффективен, чем труд, как способ исправления? Почему люди воспринимают это по-разному?

— Разные национальные системы исполнения наказаний по-разному выделяют акценты в воздействии на осуждённых. Везде это воздействие направлено на предупреждение новых преступлений и практически везде – на исправление осуждённых. Но вот это самое исправление в качестве процесса воздействия всеми понимается в разном смысле. Где-то это буквально дрессировка, натаскивание на социально приемлемые формы поведения и навыки (вариантом воздействия здесь будет условный “труд-исправление”), а где-то – воспитание и мягкое воздействие с поисками скрытых причин и смыслов в поведении осуждённого с привлечением психологов, попытки организовать в более или менее адекватных рамках разные формы досуга для осуждённых, в том числе и связанные с их трудовой деятельностью, являющейся не обязанностью осуждённого, а как бы одним из факультативных занятий (условный “труд-досуг”).

Однако эффективен строго регламентированный и контролируемый обязательный для осуждённого труд, который ему понятен и интересен (или хотя бы приемлем), то есть не работа на лесоповале ввиду отсутствия других альтернатив, а некий вариант работы, выбранный осуждённым из числа предложенных. В первом случае труд подчиняет режиму и даёт навыки, которые практически гарантированно не пригодятся после освобождения (осуждённый воспринимает такой труд как кару и относится к нему негативно). Во втором случае труд развивает и может быть полезен для осуждённого (и для УИС – этот труд может быть более конкурентоспособным и даже прибыльным; осуждённый воспринимает его с интересом (позитивно) или хотя бы нейтрально, а полученные навыки, в том числе и сформированные в рамках профессиональной подготовки компетенции, он сможет использовать после освобождения).

Каким образом Скандинавским странам удалось снизить рост преступности и минимизировать таким образом расходы на тюрьмы?

— За счёт обеспечения высокого уровня благосостояния населения и его просвещения. Существенная доля преступлений (практически все преступления против собственности, большая часть посягательств на жизнь и здоровье и тому подобное) имеют в качестве своих детерминант социальную неудовлетворённость и уязвимость преступников (и тех, кто потенциально может ими стать). Здесь можно обратиться к опыту скандинавских стран в развитии так называемого “государства всеобщего благоденствия” и утверждении “скандинавского социализма”, которые обеспечивают среднестатистического гражданина всем необходимым для достойной и законопослушной жизни. В некотором смысле, такое положение вещей стало одной из ценностей, вошедших у местного населения в привычку – на современном этапе многие значительные колебания уровня преступности связаны с мигрантами и трудностями с их интеграцией в местное общество.

Но, конечно, Брейвика никто не отменял – единичные сбои возможны в любой, даже самой отлаженной системе.

Здесь также обратите внимание на Японию – ситуация в этой стране похожа, но имеет несколько иной генез. Более того, Япония ещё недавно была единственной страной, в которой вполне официально говорили о возможности полной ликвидации преступности.

Если рассматривать кейс России: почему, несмотря на наличие в РФ механизмов социализации осужденных, системе не удается на сто процентов осуществить успешную социализацию? Почему люди в итоге вновь совершают преступления?

— Если коротко, то это уровень жизни, коррупция, кадровая политика государства, а также социальный остракизм, которому подвергаются осуждённые. В рамках кадровой политики надо выделить, помимо прочего, острую нехватку психологов в учреждениях УИС. Но нужно иметь в виду, что на “100 %” эффективной не может быть ни одна социальная система – и система исполнения наказаний здесь исключением не является.

Отдельным фактором являются сроки наказаний в виде лишения свободы и то значение, которое они имеют для возможности последующей реабилитации осуждённых. По разным оценкам при осуждении на срок свыше 7-10 лет осуждённый практически гарантированно утрачивает навыки, необходимые для нормальной и свободной жизни (здесь и жёсткий график, полное отсутствие свободы вне нескольких часов свободного времени в течение суток, ограниченный и весьма специфичный круг общения и тому подобное). Нередко лица, освободившиеся из исправительных учреждений, практически сразу вновь совершают новое преступление и даже сами сдаются правоохранительным органам, чтобы вернуться в среду, ставшую привычной за время заключения. Соответственно, такие лица требуют к себе особого подхода.

Как тогда не допустить повторного осуществления преступления тем же лицом? Каким образом Россия может над этим работать?

— Наибольшей эффективностью в достижении цели частного предупреждения (превенции) преступлений обладает смертная казнь (и это не совсем шутка). Полностью защититься от рецидива в случае любого другого вида наказания невозможно. Но стремиться к этому можно и нужно, однако это сложно и очень дорого. И работа с осуждёнными здесь играет чуть ли не последнюю роль.

Во-первых, наказания должны быть справедливыми – как и система уголовного правосудия. Люди должны понимать, за что и почему назначаются те или иные наказания, они должны видеть реализацию принципов уголовного права на практике (это и справедливость, и равенство, и тому подобное).

Во-вторых, уголовная ответственность должна стремиться к неизбежности – совершение преступления должно гарантировать наступление наказания (понятно, что 100 % гарантии никто не даст, но нынешние 30-60 % вероятности никак не могут быть сочтены удовлетворительными). В своей массе люди боятся не тяжести наказания, а самого факта наказания, это удерживает их в социально приемлемых рамках.

В-третьих, организация исполнения наказаний должна способствовать осуждённому преодолеть те проблемы и факторы, которые побудили его совершить преступление, а также подготовить его к нормальной жизни в обществе после исполнения или отбытия наказания, то есть достичь цели исправления (см. УК и УИК РФ). Формально ради этого и существует УИС, но на практике ещё многое следует обновить или переработать.

Этот перечень можно продолжать ещё долго, но в итоге получится лекция, а то и не одна.

Почему, по Вашему мнению, Россия не стремится перенять опыт скандинавских коллег? Не создает, например, реабилитационных программ для освободившихся?

— Этот опыт перенять сложно и даже невозможно – не может сделать этого ни Германия, ни Франция, ни другие страны, претендующие на статус более “благополучных”, чем Россия. Это обусловлено, как минимум, размерами пенитенциарных систем и численностью так называемого “тюремного населения”. Из этих размеров и численности неизбежно следует кратное увеличение сумм расходов на содержание уголовно-исполнительной системы и сопутствующих программ – такое количество средств выделять никто не готов.

Какие механизмы или программы существуют в России для помощи освободившимся? Как им помогают вернуться в социальную жизнь после тюрьмы?

— В России из таких программ на данный момент я могу выделить разве что институт пробации (http://duma.gov.ru/news/56235/). Теоретически, можно поискать и какие-нибудь частные инициативы, направленные на решение соответствующих задач. О практической эффективности таких программ на данный момент судить трудно.

Татьяна Мозолевская